Чекисты [Сборник] - Коллектив авторов (читать книги без регистрации .TXT) 📗
— Подавись ты!
— К черту ваши милости!
Никулин размышлял. По тому, как усердствуют полицаи, добиваясь тишины, пижон прибыл не для болтовни. Направят в школу, а затем…
— Обмануть нас не пытайтесь, — баритон стал жестче, — номер не пройдет. У нас могут служить только лица, преданные новой России.
— Фашистской? Нет такой!
— И не будет никогда!
— Долой!
Затем, конечно, перебросят на советскую сторону. Для чего же еще могут понадобиться бывшие советские командиры.
Бежать отсюда почти невозможно. Попробуй одолеть и ограды, и заряженную током проволоку, и линии сигнализации, отвести глаза часовым, затем уйти от погони, отыскать где-то в чужом нехоженом лесу друга, снять лагерное тряпье… Друзья должны быть, но где они? Много ли шансов у человека, ослабевшего от голода, осилить все эти препятствия? Майор Дудин пытается дто-то придумать, но практически пока ничего…
— Признайся, ты ведь и сам не очень веришь, — сказал в тот же вечер Никулин майору. — Хочешь поднять настроение. За это спасибо! Но давай подойдем трезво. Я слушал Плетнева, — в конечном-то итоге дорога к своим намечается. И вернуться можно не с пустыми руками.
— Смотри сам, Коля, — ответил Дудин, — я тут тебе не товарищ, меня по возрасту забракуют. Ты молодой — это первое твое преимущество. Есть и другое…
Дудин замолчал, так как об этом втором преимуществе Никулина никогда не говорил вслух.
— Я схожу к нему завтра.
— Молодым дорога, — произнес майор задумчиво, и голос его как будто отодвинулся. Лицо в полумраке различалось смутно, отсвечивал только клочок седины, и Никулин пододвинулся, чтобы разглядеть лицо и чтобы понять, почему так, издалека и слегка отчужденно, зазвучал голос.
— Так вы одобряете? — спросил Никулин.
Когда дело касалось чего-нибудь важного, он часто переходил на «вы», а иногда — наперекор плену, наперекор лагерю — обращался к Дудину по званию.
Дудин уловил в вопросе недосказанное. Он вздохнул.
— Прости, Николай, я позавидовал тебе… Что бы и мне родиться на двенадцать лет позднее!
Никулин все еще беспокойно вглядывался, стараясь увидеть лицо друга.
— А я думал, вы…
— Что, Коля?
— Вы и правда одобряете? Честное слово? Кроме вас, у меня никого нет, и если вы… Другие, конечно, отнесутся иначе, но для меня главное, чтобы вы…
Он волновался страшно. Это было давно не испытанное, мальчишеское волнение младшего перед старшим и мудрым. Дудин был в эту минуту не только самым близким человеком. Нет, он значил гораздо больше, чем обычно значит один человек.
— А если вы считаете, что я… Ну, что я подлец, что я из-за жратвы или… Тогда, клянусь вам, я никуда не пойду. Я останусь.
Дудин приподнялся на локте:
— Останешься?
— Клянусь вам!
— Не дури, Николай!
Голос Дудина, — или это показалось, — вернулся, стал теплее.
— Ладно… А то ведь… Кто мне может дать добро? Только вы.
Дудин, пошарив по трухлявой, липкой соломе, отыскал руку Никулина и сжал.
Прошло, однако, несколько дней, прежде чем Никулин постучался в комнату номер пять. Проявлять нетерпение он счел неосторожным.
— Пленный Никулин! — представился он Плетневу. — Я по поводу вашего предложения…
Тогда Плетнев был в серо-стальном костюме, теперь в коричневом. Темные, гладко зачесанные назад волосы. Смуглота естественная, загару взяться еще неоткуда.
— Никулин? — Плетнев опустил щеточку, которой чистил ногти. — И что же? Предложение вас устраивает?
— Так точно, господин капитан.
— Отлично, Никулин. А вы знаете, что такое разведка? Может быть, вы полагаете, это комедия с переодеванием? Публика хлопает… Вы, вообще, имеете хоть какое-нибудь понятие?
— Сталкиваться не случалось, — сказал Никулин степенно. — Но, господин капитан, ведь не боги горшки лепят!
— Согласен. Но видите ли, Никулин, тут горшок не простой. Не бог лепит, но и человек не всякий годится. Вы отдаете себе отчет?
— На то обучение, господин капитан. Вы говорили, в школу направят…
— Уже собрались в школу? Погодите, Никулин!
Капитан поиграл щеточкой и, не выпуская ее, стал расспрашивать. Что заставило прийти, чем обидела Советская власть.
— С Советской властью, господин капитан, — сказал Никулин мрачно, — у меня старые счеты.
— Да? Какие же счеты?
Опустил глаза, занялся ногтями, но Никулин почуял— это-то Плетневу важнее всего знать.
— Раскулачивание вы помните?
— Помню, Никулин.
— Что мне вам объяснять тогда. Вы тоже русский человек. Если родных на ваших глазах без всякой вины… всего лишают…
Никулин замолчал, как бы потрясенный нахлынувшими воспоминаниями.
Капитан задал еще несколько вопросов: о происхождении, о семье, о службе в Советской Армии.
— А вы мне нравитесь, Никулин, — сказал он врастяжку, барственно-пренебрежительно, подбросил щеточку и уронил на пол.
«Ждет, что брошусь поднимать, — подумал Никулин. — Не стану, сам поднимет».
Плетнев, помешкав, подобрал щеточку.
— Я вас поддержу, а там… Прежде чем послать вас в школу, проверят все ваши данные. Мало ли… может быть, вы вовсе не Никулин.
— Без проверки нельзя, господин капитан, — истово произнес Никулин, выдержав взгляд Плетнева.
ДАВЫДОВ
Гауптман Фиш перечитал список, остановился на Давыдове, поднес к фамилии острие карандаша, отточенное, как иголка, и поставил птичку.
Рядок фамилий опять напомнил ему ипподром, лошадей, выведенных на старт. Ипподром, оставшийся в прежней, невозвратимой довоенной жизни…
Азарт вошел в кровь еще в юности. Сжимать в руке бюллетень бегов, гадать, какая лошадь придет первой, получать в кассе тотализатора выигрыш, — что за сладкие минуты! Его упрекали и за это. Каждое лыко в строку, как говорят русские. Азарт, мол, противоречит немецкому духу. Это — признак низшей расы…
Вечное проклятие тяготеет над Фишем. Полунемец, метис, нечистая кровь, — что может быть хуже для карьеры! Э, все-таки расовую теорию иногда доводят до абсурда! Да, мать русская. И вот вместо того, чтобы оценить его блестящий русский язык, его доскональное знание России, его спихнули сюда, в захолустье, на разведывательный пункт абвера. Должность жалкая и в сущности унизительная для бывшего сотрудника посольства в Москве.
А генерал нет-нет и даст тебе понять, что ты и этого недостоин. Что генерал! Любой офицеришка из штаба разведки армейской группы «Норд» имеет право задирать перед тобой нос…
Нет, нерадостная нынче весна. Гауптман с тоской посмотрел в окно на тоненькие березки, окутанные облачками легкой юной зелени. За березками рыжела, медленно подсыхала на солнце ухабистая проселочная дорога. Через нее, тяжело хлюпая опорками, брел старик с ведрами.
Если Давыдов справится… В конце концов, это самая солидная фигура. Из всех окончивших курс. Кто же, если не Давыдов? Риск есть всегда, конечно. Но у гауптмана насчет Давыдова предчувствие. Такое, как на ипподроме, когда ставишь на верную лошадь.
Может быть, предчувствия тоже не арийский признак? Черт возьми, это может довести до сумасшествия! После каждой встречи с начальством копаешься в самом себе, выискиваешь свойства низшей расы…
И снова разматывается в памяти гауптмана — словно затрепанная лента кинохроники — недавний разговор с начальством в Пскове.
— У вас, вероятно, прелестно на Сиверской, — сказал генерал. — Там ведь курортная местность, если не ошибаюсь.
Курортная местность! Это тоже неспроста, Тон у генерала любезный, даже ласковый, он умеет подсластить пилюлю. Курорт, мол, распустились там…
— Для меня отнюдь не курорт, господин генерал, — ответил Фиш, не сдерживая обиды.
— Что с вами? — услышал он. — Вы комок нервов! Хотя я понимаю, неудачи не могут не влиять на психику, но необходима стойкость, гауптман. Иначе мы никогда не вылезем из неудач.
Ишь, старая лиса! Опять намек, прозрачный намек на моральную неполноценность, на дурную кровь. И вообще… Как будто на других пунктах все обстоит превосходно и только у него, гауптмана Фиша, на Сиверской, провалы. Да, заброски терпели фиаско, агенты не вернулись, угодили к чекистам. Случай далеко не единственный на фронте.
